Елена Степная
November 21 at 2:44am ·
О людях вокруг нас.
Всё больше времени я уделяю анализу событий, предшествующих сегодняшнему аду. Всё больше появляется вопросов. Нужно ли бороться за эту землю и живущих здесь людей? За Донбасс в целом? Что делать с теми, кто так и не поменял своей веры в русский мир? Как разделить жителей Донбасса на граждан и не граждан? Предателей и заложников? Узников и захватчиков?
Мы, живущие здесь, пытаемся найти ответы, хватаемся за любую возможность размотать клубок вражды и сомнений, видя в этом приближение мира.
Эти вопросы ужасают глубиной моральной ответственности. Боли добавляют те, кто, покинув нашу горящую землю, пишет «жечь Донбасс напалмом». Что это? Предательство своей земли или способ очистить её? А если завтра не понравится приютивший их Киев, Львов? Ну, вот не прижился там человек и что, переехав снова «жечь Напалмом»?
Боли добавляют те, кто пишет «все жители Донбасса» делая мир монохромным:тут белое, там , черное.
Что такое Донбасс? Если это бесхозяйственная территория, то может уступить? Если это часть Украины, то это такая же часть Родины для всех украинцев. Что для нас Родина, это вся страна или только дом? Что такое единение с Родиной? Не теряем ли мы его, говоря о Донбассе, как о чем-то ненужном?
Парни из Волыни, Тернополя, Луцка, Днепропетровска защищают нашу землю и кричат, «Донбасс-это Украина», а выходцы из Донбасса, говорят « слава Богу, что уехал, можете остальных убивать»? И говорят это, понимая, что «остальные» приятные или не приятные, но люди со своим правом на жизнь. Понимая, что «остальные» - это не всегда бандиты с автоматом, это и соседи, которые в детстве угощали тебя яблоками и конфетами, и даже неприятные мохеровые бабульки, сидящие на скамейке у подъезда и знающие о тебе все, и даже твои коллеги, которые еще недавно поздравляли тебя с Днем рождения.
Страшная политическая игра расставила нас друг против друга, сделав граждан одной страны, жителей одного города, а иногда и кровных родственников, врагами. Кому нужно всё это, наша вражда? Кто развлекается, тасуя нас, как карты?
Каждый день, встречая на своем пути разных людей, попадая в разные ситуации, я задаю себе вопрос, как нам жить со всем этим, с делением, с «напалмом», «обрашенными», «опутинными», «ватой и вышеватниками»? Пройдем ли мы сквозь войну людьми станем ли мы гражданами Украины размером с дом или обретём в себе целую страну?
Возможно ответив мы сможем остановить войну. Хотя...как часто мы предпочитаем молчать, так как боимся ответов. Или перекладываем ответственность за решения на других, мол, это не моё, не я, не от меня зависит.
Кто станет судьей или палачом земли Донбасской? Земли или людей, территории Донбасса или территории Украины?
Сухая, обезвоженная, проглядывающая первым пролеском сквозь антрацитовую пыль, стыдливо колышущаяся ковылями, звенящая жаворонками моя земля. С хорошими ли людьми, с плохими ли, но моя, родная. Прекрасная и чистая, шелковистая и плодородная, степная, скалистая, черноземная, угольная. Это моя Родина, мой Донбасс, моя Украина. Она удивительная. Её можно держать в руке колоском, а можно обхватить душой от Луганска до Львова.
Широте обхвата не учат в школе, не пишут в газетах, не говорят по телевизору, может поэтому, у многих здесь широта Родины ограничивается его домом.
Ах, как бы было хорошо выбирать себе друзей, соседей, родню. Вот взять и на программировать, что рядом живут, только замечательные и высококультурные люди. Но только родились мы там, где родились, и, каждый, видимо для своего креста.
В одной из своих глав «Автобиографии войны», посвященных 2007-2009 годам я написала: «…Тогда я поняла, я защищала не людей, я защищала землю. Я это поняла стоя в степи, с которой приехала прощаться. Я жадно дышала воздухом, чтобы запомнить его пряность, гладила землю, прося прощения. Опустившись в густые майские травы, я сплела венок, чтобы там, далеко, он напоминал мне о моем крае. Босые ноги щекотали чабрец и полынь, а тепло, разогретой солнцем земли, проникало через ступни куда-то глубоко, заполняя сердце. Я легла на землю, вжавшись в неё, как в руки матери, и закрыла глаза, кузнечики слажено пели песню, а ветер, прикасаясь к коже, осторожно смахивал слезы. В земле была гармония. Её не было в мире, в людях, но она была в земле. Она звучала торжественно, гордо, проникновенно, мелодично, нежно и завораживающе, так может звучать только Родина да украинская песня. И я поняла, что не могу. Не хочу. Я не проиграю этот бой. И я вернулась. Я не буду описывать, что я делала, чтобы решить проблему моего поселка, я напишу коротко, я решила её»…
Смогли бы отречься от своей земли Владимир Даль, Василий Голобородько, Иван Светличный, Христина Алчевская, Иван Низовой, Екатерина Литовченко, Веня Д.ркин, Порфирий Иванов, молодые и талантливые УКРОПчики, наш степной соловей Сергей Гарбуз, думаю, нет. Как можно говорить «я украинец» и призывать уничтожить часть Украины?
Вот со мною рядом живут и простые труженики, и веселые, остроумные домохозяйки, и вечно уставшие шахтеры, и поэты-философы, и зашоренные, злые, жадные, с темными, словно подземные выработки душами люди, застрявшие в своем мещанском средневековье. Как разделить их? Какой стеной?
А ведь разделили. И оказалось для этого не нужна стена, так, пару митингов, указания местной власти, десяток статей-пугалок, пару часов телевизионной пропаганды, и всё, готовы две, ненавидящие друг друга армии, созданные из людей, живущих в одном городе и стране.
Мне не дано такой власти судить, казнить и миловать. Я констатирую факт различия в мировоззрении и раздела Донбасса «своих и чужих», на "разных", на "причастных" и "не виновных", на "заложников" и "палачей". Именно здесь черта различий осязаема.
Страшно видеть трещины в засуху, разорвавшие землю и не дающие тебе шанс на урожай, а еще страшнее видеть высохшие души и окаменевшие сердца, не дающие тебе право на жизнь.
Война развела нас по разным углам. Как могли мы допустить это? Сколько времени нужно будет нам, чтобы раскаяться и принять раскаяние, вычистить свои души от поселившейся злобы?
Война закончиться. Я верю. Я вижу это в поведении выходящих то ли из запоя, то ли из пропагандистского угара, то ли из политического отравления людей, покореженных, с опустошенными душами, словно выпитыми через соломинку, теми, кто их использовал.
Они удивленно спрашивают «откуда в городе русские казаки», «как же так, нам мэр говорил, мы идём в Россию, Путин нас спасет, а пенсию уехал оформлять в Украину», «почему создали ЛНР и Новороссию, если Донбасс просил федерализацию в составе Украины», «почему над городом русский флаг», «кто эти люди, принёсшие войну в наш город» …
Я не могу давать оценку то ли их слепоте, то ли их умению быть глухими. Я просто фотограф войны.
Я хочу, чтобы мир знал об этой войне, оценивал, искал решения вместе с нами, отвечал на вопросы, нужные и страшные, а еще помнил о людях. Разных, не "всех"...
Людмила.
С Людмилой Михайловной мы познакомились в далеком 2007 году. Она пришла в нашу общественную организацию и почти пропела:
-Т-а-а-а-к! Здравствуйте! И где здесь в революционеры принимают?
Так мы и познакомились.
Довольно крупная, симпатичная женщина, тогда еще предпенсионного возраста давала фору нам, молодым. И в выполнении задач по участку, и в формировании команды и в четком построении работы. Она вызвалась быть квартальной по своему округу, определив список улиц и выслушав организационные задания, удалилась, оставив странное ощущение покоя и растерянности.
Здесь на Донбассе редко найдешь человека, который бы старался что-то сделать для других и, причем, бескорыстно.
Она всегда заряжает позитивом и уверенностью. Только так.
На восемь улиц Михайловна это всё. И газ, и вода, и социальная помощь, и «скорая», и милиция.
На её участке, объединившим несколько улиц, монолитный нерушимый порядок, созданный еще тогда, в 2007 году. Удивительно, но на этих улицах нет русского мира. Есть проблемы с водой, вспашкой огородов, Танькой-пьянчужкой, засевшими в заброшенном доме «казаками» пьющими вторую неделю и частенько стреляющих, куда ни попадя, с целой армией кошачьих, пригретых Людмилой Михайловной. Это «брошенки», которых постоянно вывозят их когда-то любящие хозяева на окраину города.
На этих улицах, стоящих на краю города, всегда много «брошенок», она не может их не пригреть. Они мурчат, выгибаются, особенно ревностно охраняет территорию возле палочки, на которую опирается Людмила Михайловна, Мурчик, трехцветный красавец с разными глазами. Он кружит, обвивая хвостом трость и кормит на нас то желтым, то голубым глазом. «Бандеро-кот»,-называет его Людмила Михайловна. Она сейчас очень боится за любимцев, голод, могут съесть. Выпускает гулять только под присмотром. Коты не понимают и возмущаются ограничением свободы, поэтому, гуляют часто, но все вместе.
Когда начинается зима на этих улицах заканчивается жизнь. Так было до войны, а теперь тут совсем туго. За их спиной полигон. Вечный там-тара-рам. Учения.
Здесь окраина и поля. Зимой, когда наметает сугробы до полутора метров, покойников на санках вывозят, а в магазин ходит кто-то посильнее, покупает на всех. Старики не дойдут. Далеко. Дорог никто и никогда не чистит с того времени, когда закончилась советская власть.
Может поэтому сюда не добрался русский мир, -шутит Людмила Михайловна.
Пока болтаем у ворот, к ней ходоки, мужики, шахтеры-пенсионеры:
-Михаловна, беда! Воду прорвало, шо делать, а?
-Шо делать?-бурчит Людмила, -ремонтировать.- Так, ты,-показывает на мужика,-вот телефон тракториста, марш звонить. Ты, -обращаясь к другому,-неси инструмент, собирай мужиков, ограждай порыв ветками и лентами, что мне вас, учить,-возмущенно.
За деньги никто не спрашивает. Деньги на улице есть всегда. Они под присмотром в уличной кассе. Именно так построено Людмилой Михайловной здесь маленькое гражданское общество. С каждой пенсии сдавать уличный взнос, «на всяко лихо или на всяку радость». Это закон. А когда случилось, не дай Бог, что всегда есть возможность, не ожидая чуда или чьего-то участия решить проблему. И хоронили иногда за уличные, и свет проводили, и воду, и лечили. Теперь вот, живут.
Женщины наше всё,-смеётся Люда, разослав мужиков по делам,-если на улице власть у женщины, будет порядок.
Мы уже прошли с ней круги жизненного Ада, и построение общественной организации, обучение людей самоорганизации, борьбу за экологию, лечение её диабета, её развод, войну за её имущество с экс-супругом, думаю, пройдем и эти.
Копаем топинамбур себе, ей и, как говорят, тому парню. То есть, на запас, вдруг кто за помощью придет. У неё целое поле. Рассадила, когда мучил диабет. Этим и спасалась.
- Копайте, копайте,- так же на распев говорит она,- и салатик, и так похрустеть, одно удовольствие,- подначивает нас копать больше,- зима большая, будем, как зайцы, хрумать.
Сейчас она уже пенсионер. Правда, без пенсии. С палочкой, но весёлый и задорный, пишущий стихи, собирающий у себя дома единомышленников, ведущий здоровый образ жизни и являющейся поклонником «Гармонии» А.Куцела.
Вот, правда, чуть сдерживает боевые порывы артрит, раздувший колени, но и с этим можно жить, говорит она.
Когда-то давно, зайдя по делам в офис и увидев мои уставшие глаза, она достала из сумочки желто-голубую книжку и сказала, как всегда, нараспев:
-А давайте- ка я вам почитаю!
Когда она читает толи стихи, толи молитвы из «Гармонии» то уходит даже не в себя, в душу и её украинский звучит не певуче, а уверенно и чётко, отбивая сомнения или дурные мысли, впечатывая в тебя веру «все будет хорошо»
«Працюю я з людьми. Не завжди мирно. І сваримося. І образи є. І кожен хоче більше взяти.Я вас люблю. Усіх, з ким я працюю. Мої ви вчителі. Створив вас Бог для того, щоб мене навчати. Прощення я прошу у вас, і вас я пробачаю. Люблю я всіх, і люблять всі мене. Бажаю радості для вас, любові. Всього найкращого у вашому житті. Давайте мирно жити. Станемо ми друзями і будемо мирно жити. Я Богу дякую за вас»,- читает она упоённо,- Леночка, если бы все могли прощать и любить, зачем это всё, махает рукой в даль, где слышны взрывы. Я сейчас каждый день читаю, говорит она,-как бы ни тяжело было, за всех. Это и вот «Прощения и примирения», Господь услышит, я знаю, надо верить...
Ярослав.
Опять звонок. Телефона уже боюсь. Хорошо, когда друзья, страшно, когда неизвестный номер. Звонят из одного ОСМД (общество совладельцев многоквартирного дома), спрашивают, что делать, как юридически оформить суицид, требуют всех к ответственности, к расстрелу. Причина негодования банальна, покончила жизнью старушка. Её висящее на балконе тело увидели жильцы дома напротив. Скорая не выезжает. Ответ поражает циничностью, бензина нет, везите сами или вызов платный.
Пока я добралась на квартала, попала уже в разгар собрания. Удивила молчаливая тишина стоящих людей и тихий, но жесткий голос мужчины. По возрасту говорящему где-то за сорок, по привычным здесь теням вокруг глаз, шахтер:
-В суд подать? Да, пожалуйста! Только на кого? На себя, за тупость, безразличность. Вы часами точите лясы у подъезда, что не знаете, сколько в доме стариков? Как они живут? Вам нужен повод поорать, пожалеть себя, повозмущаться. У вас кто-то виноват, но не вы. Война, так это не вы на референдум бегали, не вы орали «Путин приди», не вы отделялись от Украины. А даже, если война, даже, если все отвернулись, даже, если мы никому не нужны, мы должны быть людьми, но не можем, то глисты не дают, то жаба душит. Война, значит нужно организоваться и не только для сплетен. А вы вымрите все поодиночке, сидя в своей конуре. Младенцев распинаете по шесть часов на скамейке, органы продаете. Неужели никто не додумался две картошки старикам занести, заглянуть в квартиру, спросить. Не все же голодаете. И знаете она,- он показал на труп старушки, укрытый старой простыней, -была никому не нужна, и вы, никому не нужны. Вы кричите, «нас бросили», а сами, сами вы не бросили своих соседей, родных? Кто вас бросил? Те, кого вы фашистами называли? Почему же, чтобы быть людьми, чтобы жить по-человечески, вам кто-то нужен? Путин?Мутин? А сами не пробовали жить,- он повернулся к кутавшейся в шубку главе ОСМД,- слышь, норковая, чтобы через час у меня в квартире был список жильцов с датами рождения, с указанием, кто получает пенсию, кто работает и где. А вы, кто не потерял совесть, сейчас же принесли хоть по пять картошин. Сколько у нас стариков на дом, три? Три беспомощных семидесятилетних старика,- он сплюнул,- не вытянем, я вас всех под трибунал пущу,найду как.
Народ нервно разбегается. Прячут глаза. Отводят взгляд от лежащей на досках старушки. Я так и не поняла, что же было во взгляде, стыд или безразличие.
Останавливаю его, знакомлюсь. Долго разговариваем, срывается, нервничает. Говорит, устал от тупости окружающих. Я его понимаю. Признается, пару раз провода резал на кабельном. Достала рашатв. Спрашиваю, как настроения в бригаде. Хмурится, говорит, что возвращаются вояки «не за то воевали», настроения среди шахтеров жесткие, но разные, боятся русских войск и мести Украины за бунт, глупый и никому не нужный, кроме самих русских, да еще барыг, хорошо на этом поднявшихся. Люди из-за доносов боятся говорить друг с другом. Из-за этого нет крепкого сопротивления и команды.
-Знаешь, а ведь они, те, кто воюют, не пострадали материально, только старики,- он ломает ветку в руках, замечает мой взгляд, - это когда я нервничаю, курить хочу, хотя давно не курю, бросил. Им налом возят, да и карты Сбербанка России у всех, кого я знаю есть. А эти,-он оборачивается в сторону застывшего трупа,-эти экономия пенсионных средств, так сказать, случайные жертвы. Лес рубят, знаешь, щепок всегда много. Эх, надо было сразу блокаду делать, в мае, и финансовую, и газ рубить, а не в зиму. Ведь и запасы еще у людей были, и тепло, эх, нет мозгов ни у тех, кто здесь, ни у тех, кто там...
Бронислава.
Статная,с горделивой осанкой, чуть суховатая, говорящая с огромным акцентом красавица Бронислава. она приехала сюда в поисках работы в 80-е, с тогда ещё советской Винницы. Уроженка Литина. Часто рассказывала, что девчонки стремились вырваться из села в «місто», «шоб знайти чоловіка з грошима». Так она с подругами и попала на Донбасс.
Здесь бурлила жизнь, «не то шо в селі, від хвоста до хвоста, бачишь тільки сиськи то свої,то коровячі»,-говорила она.
Молодым специалистам давали квартиры, работая можно было вступить в кооператив и построить квартиру, можно сказать своими руками. А ещё танцы, кино, шум проходных, хорошие шахтерские заработки, крепкие, мужские шахтерские плечи.
Долго работала на фабрике, получила средне-техническое образование, закончила институт, стала товароведом. Её мужа убило в шахте, со вторым развелась, не ужились. В 90-е начала торговать, ездить за границу, по Украине, в Белорусию и стала предпринимателем.
В 2009 она выступила против поборов на рынке, управляемом регионалом Ландиком. Предприниматели, торгующие рядом, её поддержали, а а когда их припугнули, пошли на попятную. Так её и выжили, свои же торговки, по принципу, «давай, вперед, а я за спиной постою». За её торговое место, уничтожая Брониславу, дрались вчерашние подруги, обзывая и донося друг на друга.
Она, гордая и статная, не упала духом, не сломилась, пыталась добиться правды в судах, но....
Чтобы не терять устойчивости в жизни, решила поехать в Крым. Нашла хорошую работу, вернулась загорелая, довольная и ...чужая.
Когда пылал Майдан винничанка Бронислава была активным участником Антимайдана. Из нашего города Партия Регионов возила автобусы, желающих заработать и отдохнуть в Киеве. Этим пользовались и безработные, и регионаловеры, и предприниматели, чтобы бесплатно возить товар.
Когда вспыхнул Луганск, Бронислава возила в СБУ еду, прокляла своих родственников-бандер и старалась не употреблять украинских слов, которые вольно или невольно проскакивали в её антиправосекских ораториях.
-Ты знаешь,-горько жаловалась Бронислава,- рідня з ума сошла. Говорят, шо треба Яроша выбырать у парламент. Це ж фашист американський, Ярош, знаешь, «Правый сектор» созданый шоб Америка нас захватила. Я їм говорю, шоб вы здохли там з Ярошем. Донбасс никто не захватит и не поставит на колени перед бандерами, правыльно, га? Ну як може родня буты такымы бандеровцямы, я их прокляла, усех, и свечку поставила, шоб воны там з Ярошем здохлы...
Мадина.
Когда мы приезжаем на дачу, детвора летит к Мадине. Тащат ей угощения, которые никогда, с момента первого знакомства, не забывают положить, подарки, иногда купленные даже без меня и за свои карманные деньги. Мадине шесть лет. В этом году она первый раз пошла в школу. Собирали всей деревней. Ведь Мадина-ребенок села. Щупленькая, малюсенькая, с огромными карими, чуть вытянутыми и от того, похожими на сливы газами.
Меня всегда потрясает её мудрость и воспитание. Она никогда ничего не просит. Первый раз мы с ней познакомились, когда мы привезли на дачу вещи и разгружали их:
-Могу ли я вам чем-то помочь,- услышала я тихий, мелодичный голос, идущий, откуда то из под машины. Гляжу вниз. Боже ж ты мой, помощник стоит, метр в прыжке, глазища на пол-лица. Такой прутик с глазами, камышинка с кудряшками.
- Ой, спасибо большое, сможешь вот скатерть отнести в кухню,- попросила я присматриваясь.
Так мы и познакомились. Потом уже кума рассказала, что в свидетельстве о рождении отца Мадины, прочерк. Мать есть, Наталья, но очень пьющая. Красивая женщина, молодая, но вот не может она по-другому жить. Период длительной трезвости был у неё только раз в этом году, когда в селе стояли чечены или осетины. Вечно бродящая по селу в поисках приключений Наталья в этот период даже на улицу не показывалась. Выскочит куда, платок на глаза, глаза в землю, идёт быстро, в черной юбке до пят. Люди даже не узнавали, думали монахиня, какая появилась. А Мадину вообще из двора не выпускала, значит, есть ещё и страх, и материнский инстинкт. Бабушка Мадины старенькая, ей уже за семьдесят. Живет на другом конце села. Вот она –то Мадину и воспитывает. Все боятся, умрет бабка, что с девочкой будет. При живой матери, ни в приют, ни удочерить. А удочерить, честно, очередь. Мадинка она заходит в сердце, и остаётся там, смотрит на тебя своими глазами-сливами и улыбается. Учится хорошо. Читает. Пишет. Любит рисовать. Рисует красками, аккуратно макая палец в гуашь, спрашиваю, почему не кистью, удивляется, так ведь руками надо, чтобы чувствовать, что рисуешь.
За Мадину я спокойна. Там кума. Там наше дружное село. Правда без пенсий, но держится. Коров, быка и овец угнали «защитники». Экспроприировали два стада гусей у фермера, и индюков у людей.
Мадине навезли много вещей, мои выросли, соседка передала, Варя Даревская привезла, друзья по ФБ прислали. Оставили лекарства, сладости, крупы. Чтобы мать не пропила оставили у бабушки и кумы, разделили, так сказать запас...
Хорошо, что у нас удивительно теплая осень, ещё не замело сёла к которым некому чистить дорогу, ну только, если танкам. Господь, как бы хранит нас от ветров и бед. А село на Донбассе выстоит. Я в него верю. В город меньше, честно, там больше угрюмости и зла. Выстоят там, где не играли в «русский мир», где мир, работа и покой. Дай-то Бог выстоять!
